У Донецка в апреле 2015 года черты какой-то стерильности — в центре города-миллионника мало людей, на окраинах зловеще звучат звуки от артобстрелов, там же целые разрушенные районы, люди без жилья, горе и усталость от войны. Город в напряженном ожидании каких-то важных событий. И в этом ожидающем городе можно встретить совершенно уникальных людей. «Сегодня.Ру" удалось взять интервью у у художника с мировым именем, мастера имперских форм Алексея Беляева-Гинтовта.

– Алексей, это какой уже по счету ваш приезд в Донецк?

– Третий. Первый был в конце мая-начале июня 2014 года. Я вместе с писателем Сергеем Шаргуновым и редактором День-ТВ Андреем Фефеловым приехал в Донбасс. И как раз в этот промежуток времени случился штурм аэропорта. В какой-то момент я застал разгром. И тут же — обретение новых сил к сопротивлению. Таковы были эти 10 дней… Выходили мы через Луганск, затем через окно на границе, и было довольно тревожно.

Другой раз я был с Анастасией Михайловской (пресс-секретарем Игоря Стрелкова) в декабре — это уже был следующий этап. Все выглядело совершенно иначе, я провел несколько дней в Донецке, мы снимали фильм. В мае-июне было непонятно всё, а в декабре тревожно, однако мне показалось, что наступила ясность, сосредоточенность, ответственность, дисциплина. Город выглядел совершенно иначе. И каждое утро, к моему изумлению, люди выходили на работу. Работало все, что могло работать и при этом грохотало. Я задумался: "А что если как-то европейский город стали бы расстреливать из систем залпового огня, тяжелой артиллерии?" Я полагаю, в первые же часы более половины граждан просто сошли бы с ума… Здесь все иное. Тотальная мобилизация — вот что я увидел в декабре.

– А какие черты видите сейчас?

– Здесь я вижу уже не только тотальную мобилизацию, но и простор, ясность. Сам город выглядит безупречно. Во-первых, я разглядел архитектуру, это великолепная архитектура, здесь мыслили площадями, это построено с размахом, с перспективой, с мыслью о будущем. Всю перестройку нас убеждали в том, какой нелепый Сталин — зачем он построил такие широкие проспекты. Было бы уютно как в Европе — тесные улочки, маленькие кафе. Но конечно же нет! Столица Донбасса великолепна! Людей сравнительно немного, город чист, таких чистых городов я не видел вообще никогда в мире. В нашей стране — грязь, а западная грязь славится в веках. Безупречно! Людей не много, но это ясные люди.

– Вы планируете выставку своих произведений в Донецке?

– Ну конечно, я хотел бы провести выставку в Донецке. Но… Не только в эстетике — во всём Донбассу нужен небанальный, небывалый формат. Один из моих проектов посвящен будущему. Это консервативно-революционный вид нашей цивилизации. Цивилизации, чья столица находится в Москве, но чьи границы уточняются. Можно называть это Русским миром, или большим евразийским пространством, я бы назвал — Большим пространством. Это не противоречит ничьим представлениям. Мы родились, жили и выросли в большом пространстве, мы никогда не согласимся на малое. Никакие национальные государства нам не подойдут. Это смерть. Русские мыслят больше пространством, чем временем. Таковы мои убеждения. И пространство наше Без-раз-мер-но. Есть народы, обладающие пространствами, но главное свойство нашего пространства — безразмерность. Она не заканчивается нигде. И может это главное, от чего произошло все остальное.

– В чем проявится небанальсноть формата?

– Это могут быть трансляции. Можно в больших залах или в руинах протранслировать несколькими аппаратами образ идеального будущего каким я его себе представляю. Где некий Идеальный Образ встречается и с технологиями, и с твердым основанием Традиции. И они сосуществуют непротиворечиво. Такой Золотой Сон Русского мира. Возможно, я беру на себя слишком много. Но это предложение, возможно, еще эксперимент.

– Уже есть какие-то задумки на будущее?

– Я приехал, к сожалению, не очень надолго. Я здесь снимаю, мы встречаемся с людьми. Конечно, я ищу большой сюжет. Это непросто по отношению к масштабу произошедшего, происходящего и к тому, что может и, скорее всего, произойдет — неизбежному воссозданию Великого Русского Мира. Столько горя и одновременно столько решимости вокруг. Как передать это горе безразмерное? Какими средствами выразить планетарный масштаб происходящего, его преобразовательное значение для русской цивилизации? И если честно, я пока не понимаю, как это точно во всей полноте выразить.

– Одно из самых знаковых, разрушенных мест Донбасса это Саур-могила…

– Да! Я думаю о Саур-Могиле. Восстановленной. Обновленной. Я еще не успел туда съездить, но до этого смотрел сотни фотографий. Александр Андреевич Проханов лучше всех сказал как на Саур-Могиле второй раз убивали русских-советских солдат, пытаясь убить нашу историю, убить всех нас: «…памятник уже упал, всё было разбито, монументы — расстреляны, я шёл по отколотым гранитным носам, губам наших солдат. А когда дошёл до вершины, там было около десяти могил ополченцев, что вызвали огонь на себя... Там был гигантский, какой-то чудовищный ветер истории, который летел со всех сторон света и туда же улетал. Это пустая вершина горы, а вокруг неё — бесконечное пространство. На этой горе была какая-то воронка в небеса, там шумели огромные космические вихри. И я понимал, что эта Новороссия, эта война всколыхнула все мировые силы и процессы, и я стою в центре мировой драмы…» Точнее не скажешь!

Если восстанавливать Саур-Могилу, то максимально приближенно к оригиналу. Образы, находящие в подсознании наших людей — они таковы, они другими быть не могут. Но могут и должны иметь развитие. Это, скорее всего, непропорционально высокий тонкий устремленный в небо шпиль, вероятно, штык и что-то с ним. Это, конечно же, монументальность, не имеющая аналогов в мире. И новое здесь — некая трансляция.

Сейчас есть возможность транслировать на большую высоту образы. Это то, что никогда не было. Они могут быть по большому счету безразмерными. Это могут быть ретрансляции на облака, на этот шпиль, некое Восхождение — в этом тоже нет уже ничего невозможного. Есть некое материальное, к чему мы привыкли, что мы знаем и есть нематериальное — некий дух, присутствие, свет. Дух и свет некие родственные понятия.

– В архитектурном плане что вы скажите о Донецке?

– Как человек с полуторным архитектурным образованием я представляю масштабы закладки большого стиля и все, что должно было последовать за этим. Я говорю о сталинской архитектуре Донецка, я говорю об историческом наследии. И конечно же, никто из тогдашних мастеров не мог предполагать каких-то иных стилей. Скорее речь шла об усовершенствовании того же. И неоклассика тем и интересна, что подлежит бесконечному исследованию, переосмыслению, но в пределах классического канона. И те академики, многие из которых стажировались в Италии, во Франции, еще в царское время, или выезжали даже в советское время, академик Жолтовский, в частности, его школа — они не могли представить того архитектурного погрома, что случится после смерти Сталина и того убожества, в которое превратится то, что называется словом "архитектура"…

– Алексей, то что происходит в Донбассе — по сути очередной этап войны. Войны Запада с Россией. Как вы думаете, хватит ли воли у патриотических идеологов выстоять в этой войне, вызвать к бытию новые смыслы, обеспечивающие нам победу в схватке за будущее России?

– Да. Изначальный замысел противника — он, конечно же, о Москве. И он, конечно же, будет транслировать ситуацию Донбасса на Москву. Не думаю, что известные мне люди, те же представители Изборского клуба, не выстоят. Кстати, Александр Гельевич Дугин не раз говорил нам, что такая возможность как в 1993 году, когда надо было отважиться на смерть, такая возможность предоставляется один раз. Все смотрели и видели, что люди не те. И думали, что будут еще события, будут еще те, нужные люди, а потом оказалось, что те люди не появляются и такая возможность не предоставляется. Он говорит: "Тогда не хватило ОДНОГО человека, отважившегося на смерть. Здесь и сейчас. Который объявит о том, что он уже мертв, осознает себя уже мертвым и совершит это действо».

Тот круг, который был задействован в 1993 году, не выстоял, оказалось, что каждый из участников хотел выжить. Из этого следует и все остальное…

Маша Росс, Геннадий Дубовой

источник